ІІ в. по Р. Х. имеет особое значение как для формирования христианского богословия, так и для истории философских движений той эпохи. Для протоортодоксальной христианской теологии это столетие ознаменовалось становлением богословия Климента Александрийского (+215), Тертуллиана (ок. +220), Оригена (+254), Ипполита (ок. +235), Лактанция (ок. +325) и других отцов и учителей Церкви. Для философской же среды той эпохи ІІІ век стал временем возникновения и становления последней крупной философской системы западной античности – неоплатонизма.
Именно к середине ІІІ в. по Р. Х. среди упомянутых выше интеллектуально одарённых и высокообразованных представителей христианской Церкви появляются отдельные попытки дать систематическое изложение того, что Церковь уже имела к тому моменту в своём опыте. Основной родиной этого первоначального систематического богословия был, безусловно, г. Александрия, в котором, кроме того, происходила интенсивная философская жизнь, и где в ту эпоху уже существовал неоплатонизм, успевший к тому времени пленить умы многих выдающихся мыслителей того времени.
Неоплатонизм в определённом смысле является таким феноменом в интеллектуальной жизни Римской империи, который характеризует целую эпоху, в которую он возник. По мнению А. Н. Чанышева, «подобно тому, как стоицизм был характерен для теоретического мировоззрения Ранней Римской империи, так для Поздней Римской империи характерен неоплатонизм» [1], а известный философ и религиозный мыслитель ХХ века А. Лосев, формулируя общее описание концепций неоплатонизма, характеризует его как «синтез всех достижений античной мысли» [2].
Плотин (204 – 270 гг. по Р. Х.), родившийся в Ликополе (Нижний Египет), на 28 году жизни становится учеником Аммония Саккоса (ок. 175 – 242 гг. по Р. Х.), и остаётся при нём до 39 лет. Об Аммонии Саккосе известно, что в детстве он был крещён своими родителями, но в сознательном возрасте вернулся в язычество. Как и многие другие философы и предшествующего периода, и его времени, Аммоний ничего не писал, а учил устно. Мы мало знаем о внутреннем содержании тех идей, которые Аммоний передавал своим слушателям. Один из исследователей данного вопроса (J. M. Rist) считает необходимым отметить, что «мы не знаем, чему именно Аммоний обучал своих учеников. Единственным указанием является замечание Порфирия, что Аммоний гораздо более свободно подходил к философским предметам, нежели другие философы, и в меньшей, нежели большинство его современников, степени сводил философские занятия к комментированию авторитетных текстов» [3].
По характеристике В. Ф. Асмуса, Плотин, автор философской концепции, вошедшей в историю под названием «неоплатонизм», «по силе дарования …приближается к самым крупным мыслителям классического периода греческой философии, от которого его отделяет более чем полтысячи лет» [4]. Однако он же добавляет, что «Плотин — больше религиозный мистик, теософ, чем философ или ученый. В широком смысле слова он — уже явление декаданса, а не расцвета, несмотря на все его огромное дарование и усилия привести к синтезу результаты развития античной философии, протекавшего в системах Платона, Аристотеля и стоиков» [5].
Оказавшись в Риме в то время, когда на престол взошёл Филипп Аравитянин (император в 244-249 гг.), Плотин основывает собственную философскую школу, во главе которой находится около четверти века. У Плотина было немалое количество весьма преданных своему учителю воспитанников. Так, Амелий провёл с Плотином 24 года, а Порфирий (233 г. – после 300 г.), который впоследствии написал один из важнейших источников информации о жизненном пути своего знаменитого учителя под названием «Жизнь Плотина», – 5 лет.
Что касается сути философского учения Плотина, то он отнюдь не претендовал на оригинальность и самобытность. Сам Плотин мыслил себя лишь как истолкователя, интерпретатора и систематизатора философии Платона. В своих лекциях он называет себя последователем и продолжателем философии Аммония, но отнюдь не основателем новой философской системы, а по мнению Г. Арнима, Плотин «стоит в таком же отношении к Аммонию, как Платон к Сократу» [6].
Именно потому, что главным вектором деятельности Плотина было приведение в единую целостную и концептуальную систему всего учения великого Платона, мы находим в «Эннеадах» Плотина (девятитомный труд всей жизни философа) многочисленные заимствования из таких произведений Платона как «Алкивиад», «Апология», «Кратил», «Горгий», «Гиппий Больший», «Законы», «Парменид», «Федр», «Политик», «Протагор», «Государство», «Пир», «Софист», «Тимей» и из других сочинений. О том, насколько Плотину удалось систематизировать мысли и концепции Платона красноречиво свидетельствует следующая характеристика: «Из всех сделанных в древности попыток продумать платоновские мысли до конца и привести их в форму законченной догматической системы (чего сам Платон не сделал) попытка Плотина самая значительная, далеко превосходящая прочие» [7].
Говоря о соотношении между философской системой Плотина и формировавшимся в то время православным богословием, в первую очередь, важно отметить, что первым наиболее значимым представителем «христианского гнозиса» был Климент Александрийский, который находился под заметным воздействием идей Платона и Филона Александрийского, и философско-богословское наследие которого оказало немалое влияние на таких христианских подвижников и мистиков как Евагрий Понтийский (+399), прп. Нил Синайский (+450) и прп. Максим Исповедник (+662). И именно благодаря Клименту Александрийскому и его произведениям «щедрая неоплатоническая кровь впоследствии потечёт в венах христианского богословия» [8].
Испытывая недоверие к катафатическому богословию, и выступая против антропоморфизмов, Климент закладывает основы апофатического богословия, которое впоследствии будет более детально разработано отцами-каппадокийцами, а своего расцвета достигнет в творениях Псевдо-Дионисия. Поэтому весьма знаменательно, что уже в конце ІІ – начале ІІІ вв. у Климента Александрийского отчётливо намечены контуры идеи о непостижимости Божественной природы, идеи, которую через 50 лет детально сформулирует и обоснует Плотин в своей 6-й Эннеаде.
Однако вместе с этим сразу же следует отметить, что христианский смысл апофатического богословия, несмотря на всю схожесть с неоплатонической идеей о непостижимости Единого, всё-таки имеет и принципиальные отличия от религиозно-философского созерцания известного основателя неоплатонизма. У Плотина апофатика приводит к обезличиванию Божества, в то время как в христианстве – к личному присутствию Бога.
Вместе с Плотином одним из слушателей Аммония Саккоса был и выдающийся учитель Церкви Ориген (+254), талантливейший филолог, толкователь Священного Писания и, в каком-то смысле, первый в истории Церкви текстолог, который, несмотря на своё осуждение в VI веке на V Вселенском соборе, сделал огромный вклад в становление христианского богословия и в осмысление Божественного Откровения в аллегорических категориях, и в результате именно на основе его наследия создали и сформулировали свои выдающиеся богословские системы и великие каппадокийцы, и последующие за ними отцы и учителя Церкви.
Ориген особенно близок по своим взглядам к философским концепциям неоплатонизма в его учении о реинкарнации. Кроме того, по мнению Артура Х. Армстронга, «в его аскетическом учении и доктрине о восхождении души к Богу христианство и платонизм очень близко подходят друг к другу» [9].
Чрезвычайно схожими с идеями Плотина о непознаваемости и непостижимости Божества являются мысли, которые изложил на страницах своих творений свт. Григорий Нисский (+394), выдающийся последователь Александрийской богословской школы. По мнению свт. Григория Нисского «естество Божие неограниченное и безграничное», ибо «Бог – нерождённый и бесконечный» [10]. Сущность Божья, согласно свт. Григорию, непостижима по причине абсолютной полноты и простоты Его бытия. Поэтому свт. Григорий Нисский высказывает на первый взгляд парадоксальную, но впоследствии глубоко укоренившуюся в православном апофатическом богословии идею о том, что человеческое знание о Боге может заключаться лишь в незнании Его, и что все попытки отобразить Его истинный образ являются не чем иным, как многократно осуждаемыми Священным Писанием попытками создания идола.
И подобные мысли святого отца, безусловно, красноречиво свидетельствуют о том, что в своих оригинальных и глубоких богословских конструкциях он опирается на те предпосылки, которые к тому времени уже были разработаны неоплатониками, а именно, на идеи Плотина, который считал, что все попытки объяснений, обозначений и наименований Божественного являются неадекватными.
Особую остроту учение о принципиальной непознаваемости Божества приобретает в творениях свт. Григория Богослова (+389), который вёл активную полемику с евномианами, и, по мнению которого, Божество в принципе непостижимо для человеческой мысли. Логика рассуждений свт. Григория Богослова была следующей: если бы апостол Павел подробнее сообщил нам, что являет собой «третье небо» (см. 2 Кор. 12), то мы бы знали и о Боге гораздо больше, «но поскольку это было неизреченно, то и мы почитаем это молчанием» [11].
Также философские концепции неоплатонизма оказали заметное влияние на богословие одного из величайших и авторитетнейших отцов Церкви всех веков – блаженного Августина Аврелия (+430). Именно влияние неоплатонизма помогло Августину на его первых этапах воцерковления и богопознания избежать увлечения манихейством: «Именно Плотин убедил Августина, что Бог является духом, а не светящимся телом, и Августин всегда оставался признательным ему за это бегство от грубых фантазий манихеев» [12].
По словам проф. А. Л. Дворкина, Августин «сначала пришёл к платонизму, затем к неоплатонизму. Августин тщательнейшим образом изучил Плотина и Порфирия (в латинском переводе). Аксиомы платонизма сделались для него столь же жизненно важными, как воздух, которым он дышал» [13]. Сам Августин в своей знаменитой «Исповеди» подтверждает, что некогда «прочёл те книги платоников, которые Викторин, когда-то бывший учителем риторики в Риме …, перевёл на латинский язык», и, по мнению Августина, эти книги философов-платоников «на разные лады, но всегда проникнуты мыслями о Боге и Его Слове» [14].
Некоторые исследователи (в частности, P. Alfaric), говоря о переломном моменте в жизни Августина, когда вера в Бога обрела прочное место в его мировоззренческой системе, даже делают вывод о том, что «морально, равно как интеллектуально, он был обращён скорее в неоплатонизм, нежели в Евангелие» [15]. И даже если эти слова в какой-то степени тенденциозны и преувеличены, всё же они весьма недвусмысленно свидетельствуют о том немалом влиянии, которое имел неоплатонизм на формирование мировоззрения блаженного Августина. Хотя, спустя длительное время после своего обращения и крещения, основательно укоренившись в церковном учении, «Августин выдвинул серьёзные критические замечания в адрес платонизма как религиозной метафизики» [16].
Кроме того, концепции неоплатонизма, безусловно, повлияли и на известное учение Августина о благодати Божьей. По мнению одного из специалистов по богословию этого великого отца Церкви (O. Scheel), «учение Августина о благодати является просто следствием его неоплатонизма и проистекающей из него концепции Бога, в которой идея абсолютной причинности и всемогущества приобретает большую важность, чем любовь Отца» [17].
Важно отметить, что блаженный Августин интерпретировал неоплатоническую идею о Едином в категориях Божественного Откровения как Единого Истинного Бога. Согласно Августину, «откровение (через жизнь Христа и Библию) является для людей историческим провозглашением сущности Бога и Его плана. Через христианское откровение и веру в него христиане приобщаются в определенной степени к тому, что для Плотина было невыразимым Единым» [18]. Бог-Отец, по Августину, является не абстрактным безличностным принципом, а живым персонифицированным Богом, Которого человеческие создания могут любить и бояться, Которому они могут молиться и перед Которым они будут лично отвечать. Законы вселенной также не безличностны, а являются выражением персонифицированной Воли, которая создала всё и всем управляет.
Принципиальные отличия между учениями неоплатоников и блаж. Августина существуют, в частности, и в вопросе о творении. В то время как Плотин видит творение, начинающимся в иерархии вещей божественных и завершающимся во внешнем чувственном мире, Августин твёрдо и окончательно проводит границу между единым Создателем и множеством сотворённых Им вещей. Кроме того, усвоенная Августином библейская концепция о творении Богом мира из ничего (creatio ex nihilo) вступает в явное противоречие с, по сути, пантеистической идеей неоплатоников о вечной эманации Единого, отождествляемого Плотином с высшим благом.
Поэтому, справедливости ради, нужно отметить, что у Августина (и даже у одного из его учителей неоплатоника Мария Викторина) нет простого отождествления христианства с неоплатонизмом. И даже если Августин испытал на себе определённое влияние этой философской системы (а это очевидно), всё же Откровение Божье, запечатлённое в Священном Писании, всегда оставалось для Августина главным источником его веры и важнейшим фундаментом для его мировоззренческих установок и богословских идей.
Но наиболее ярким и красноречивым примером влияния неоплатонизма на православное богословие, безусловно, является т. н. Corpus Areopagiticum, приписываемый христианской традицией ученику апостола Павла Дионисию Ареопагиту (см. Деян. 17:34), несмотря на то, что в христианской патристике, по целому ряду весомых причин, автор данного корпуса сочинений уже давно именуется не иначе как Псевдо-Дионисий.
Говоря об этом корпусе нельзя не отметить, что в нём содержатся многочисленные и смысловые, и текстуальные совпадения с сочинениями столпов неоплатонизма, в первую очередь, с «Эннеадами» Плотина. Эти совпадения настолько значительны и заметны для внимательного читателя, что некоторые учёные готовы без каких-либо колебаний зачислить Псевдо-Дионисия в неоплатоники, однако, с необходимой поправкой на его, несомненно, христианскую ориентацию.
Говоря о том, что же именно Псевдо-Дионисий заимствовал из идей неоплатонизма, и какой из аспектов этого учения оказал на него наибольшее влияние, прежде всего, следует отметить учение о безусловной и абсолютной неопределимости и непознаваемости Бога, которое легло в основу апофатического богословия, классическим примером которого, в свою очередь, и является знаменитый Corpus Areopagiticum, в особенности, произведение под названием «Мистическое (или Таинственное) богословие». По мнению автора схолий (комментариев) к сочинениям Псевдо-Дионисия, прп. Макисма Исповедника (+662), Бог не может быть предметом умственного познания уже по причине своей абсолютной простоты. Любой предмет имеет сущность, наделённую какими-либо качествами. Бога же можно представлять только как Сущность, не имеющую никаких качеств. Поэтому Он выше, чем любая сущность или, как писал Псевдо-Дионисий, «Надсущностная Сущность».
В результате оказалось, что в этом уникальном сборнике произведений под названием Corpus Areopagiticum «мистические умозрения неоплатонизма и духовность Оригена так интегрированы в восточную догматику, что впоследствии Ареопагитики оказали формирующее влияние на развитие вероучения посредством таких движений, как исихазм XIV века» [19].
Синтез неоплатонизма и христианского учения о Боге, умело созданный Псевдо-Дионисием, оказал огромное влияние на последующее развитие христианской мысли. В византийском православии его учение получило официальное признание преимущественно благодаря глубокой интерпретации корпуса, созданной в VII в. прп. Максимом Исповедником.
Прот. Георгий Флоровский указывает на то, что на Corpus Areopagiticum ссылались и свт. Григорий Великий (+604), и папа Мартин (+655) на Латеранском соборе 649 г., и папа Агафон (+681) на VI Вселенском соборе. Позже влияние Псевдо-Дионисия испытали на себе такие столпы Церкви как прп. Иоанн Дамаскин (+780), свт. Григорий Палама (+1359) (что интересно, как и главный противник Паламы Варлаам Калабрийский), прп. Максим Грек (+1556) и другие. Впоследствии новую волну толкования корпуса составляют трактовки Михаила Пселла (+1078) и Георгия Пахимера (+1310), учения которых составляют единую линию мистико-православной традиции, заложенной в V в. Псевдо-Дионисием.
Наконец, в VIII в., в конце классического святоотеческого периода в истории Церкви, великий отец Церкви и систематизатор православного богословского наследия прп. Иоанн Дамаскин, подводя итог развитию в восточной патристике идеи о богопознании, в одном из своих творений излагает исчерпывающую мысль о том, что «о Боге нельзя сказать, что Он являет Собой по Своей сущности, и поэтому пристойней говорить о Нём через отрицание всего. Потому что Он не среди сущностей, и это означает не то, что Он не существует, но то, что Он выше всего существующего и выше самого бытия» [20].
Что касается западной Церкви, то там Corpus Areopagiticum стал известен с IX века, и после этого оказал огромное влияние на таких выдающихся религиозных мыслителей Запада как Иоанн Скотт Эриугена (+877), Бернард Клервосский (+1153), Фома Аквинский (+1274) и Николай Кузанский (+1464).
Также церковно-исторической науке известен всплеск повышенного интереса к платонизму и неоплатонизму, который имел место в византийской интеллектуальной среде в XI веке. Выдающимся представителем такого христианского эллинизма был Михаил Пселл (1018 – ок. 1078). Ещё в детстве он выучил наизусть всю «Илиаду» Гомера, и мог цитировать наизусть даже самые, казалось бы, незначительные места этого произведения; и не только цитировать, «но и сделать всесторонний разбор, определить построение и оборот речи, указать метафору, гармонию в композиции» [21].
Впоследствии, занимаясь философией, он в совершенстве освоил арифметику, геометрию, астрономию и музыку – в той форме, которая сложилась в Древней Греции. Кроме Платона, почти все наиболее любимые Пселлом философы были неоплатониками: Плотин, Ямвлих и, прежде всего, Прокл. С некоторыми оговорками философскую систему, выработанную Пселлом, можно назвать эклектизмом, но таким, в котором, по мнению C. Zervos, «основные интенции остаются неоплатоническими» [22].
В общем и целом, можно сказать, что неоплатонизм оказал гораздо большее влияние на мистико-аскетическую духовную традицию Православия, в которой постепенно утвердилась и начала превалировать концепция обожения и созерцания Божественного в мистическом акте, чем на латинское богословие Римо-Католической Церкви, которому было характерно совмещение мистицизма и рационализма, с постепенным преобладанием последнего вплоть до абсолютизации рационального метода в схоластике.
Что же касается влияния неоплатонизма на формирование и становление православной догматики, происходившее преимущественно в IV в., то в этой сфере влияние неоплатонизма было менее заметным, поскольку ни свт. Афанасий Александрийский (+373), ни великие отцы-каппадокийцы не были неоплатониками в полном смысле этого слова (хотя, безусловно, они были осведомлены о главных идеях этого учения, в особенности, упоминавшийся выше свт. Григорий Нисский).
Но, даже несмотря на иногда вполне очевидное влияние неоплатонизма на позднейших отцов Церкви, важно отметить, что они никогда не были в рабстве у неоплатонизма и его идей. И даже если какие-либо термины и были заимствованы ими из философской системы Плотина, то каждый из этих терминов тщательно переосмыслялся отцами Церкви, и в результате наполнялся новым смыслом в соответствии с христианской истиной, явленной в Божественном Откровении.
Андрей Шиманович
